Модель инженера Драницина - Страница 20

К оглавлению

20

Внутри на темной обивке, тускло поблескивая никелем и медью деталей, лежал странной формы аппарат.

— А-а, — простонал Тихон Петрович, — адский снаряд.

— Ахти, господи, — ахнула Агафья Ефимовна, чуть ли не в первый раз в жизни теряя равновесие. — Адский.

Тихону Петровичу все стало ясно. Мозг удивительно услужливо связывал факты в одно страшное целое.

— Нет, ты пойми, — вскрикивал он, — ты только пойми. — Тряслась реденькая мочальная бородка, вздрагивала нездоровой синевой склеротическая жилка на виске, и костлявый палец прыгал по газетной заметке.

— Ты прочти только — «Союз великого дела». А как сокращенно будет по-советски? — СВД. А здесь что написано? — ткнул он пальцем в металлическую пластинку.

— СВД, — обалдело прошептала Агафья Ефимовна.

— Вот, вот, — почти торжествующе выкрикнул Тихон Петрович, — СВД. Значит, это и есть адский снаряд.

Глаза его блестели. Нескладная фигура выпрямилась. То, что его вечные страхи наконец оправдались, доставляло какое-то неизъяснимое, странное наслаждение.

Агафья Ефимовна, как подкошенная, опустилась на стул. В первый раз за всю жизнь она испытала подлинный страх.

— Так вот, — все больше и больше входя в роль, ораторствовал Тихон Петрович. — Вот явится к нам ГПУ и спросит: «Вы Тихон Петрович Кусачкин-Сковорода?» — «Я». — «А чем вы занимались до семнадцатого года?» — «Кустарь-одиночка». — «А что вы можете сказать касательно этого аппарата, откуда вы получили его и не есть ли вы член «Союза великого дела?» И пойдут, и пойдут...

— А потом-то что?— одними губами прошептала Агафья Ефимовна.

— А потом известно что — тюрьма, а то и расстрел.

Произнеся последнюю фразу, Тихон Петрович весь как-то осел, словно из него вынули кости и осталась одна мякоть. Все оживление и минутный пыл исчезли. Он отчетливо представил себя сидящим в тюрьме.

Всю ночь проговорили супруги, тяжело ворочаясь в постели.

— Тиша, а Тиша, а ежели его в колодец бросить, — шептала Агафья Ефимовна.

— Найдут, — угрюмо отвечал Тихон Петрович, — первым делом будут в колодце искать.

— А, может быть, в печь заделать.

— Как же можно, а ежели он там разорвется.

И только когда в щелях ставень закачался мутный рассвет, супруги решили закопать аппарат подальше за городом.

— Завтра ночью, — пробормотал Тихон Петрович.

— Завтра, — сонно ответила Агафья Ефимовна.

До позднего утра снились ей три огромные буквы СВД. Они кривлялись, строили рожи, высовывали языки, а она бегала за ними с лопатой. Тихон же Петрович сидел верхом на адской машине и почему-то не своим голосом пел «купи ты мне, матушка, красный сарафан». А рядом толстый военный беспрерывно стрелял из пушки вверх.


Целый день Тихон Петрович ходил, словно опущенный в воду. Работа не ладилась. Он с утра неправильно установил аппарат, смотрел невидящими глазами в фокус и деревянно повторял знакомые слова:

— Смотрите сюда.

— Голову налево.

— Улыбнитесь.

— Спокойно, снимаю.

А вечером, проверяя негативы, он с ужасом заметил, что аппарат был неправильно установлен и потому на фотографии вышли одни туловища без ног и без головы.

Агафья Ефимовна тоже ходила как потерянная, даже есть и то не хотелось. К вечеру небо заволокло тучами.

— Погода благоприятствует, — решил Тихон Петрович и ему стало легче.


За городом, где кончались редкие домики, бесконечными рядами тянулись огороды угорских индивидуалов. Сюда-то поздней ночью и направились супруги Кусачкины.

У Тихона Петровича под пальто был спрятан заступ, Агафья Ефимовна под накидкой несла чемодан.

Город опустел и слепо смотрел бельмами ставень.

В поле на пригорке стояла одинокая береза.

— Здесь, — прошептал Тихон Петрович, опуская заступ.

Вырыв яму аршина в полтора, Тихон Петрович взял модель, увернутую в старую холстину. Бережно положил ее на дно ямы, аккуратно засыпал землею, заложил дерном и облегченно вздохнул.

— Следы скрыты, — пробормотал он.

— Скрыты, — успокоенно проговорила Агафья Ефимовна и, помедля, добавила.

— Пойдем, Тиша, поужинаем, страсть как есть захотелось.

Плыли редкие, рябые облака. Ветер путался в изгороди, сыростью и свежестью дышала трава, а в земле на глубине полутора аршин, плотно увернутая в старую холстину, лежала модель инженера Драницина.

Глава V
БОБРИКОВ ДЕЙСТВУЕТ

Учрежденческий день начался обычно.

Бобриков, как всегда за пять минут до десяти, уселся в стеклянную будку. Голова у него болела. Ночью он плохо спал. Все было решено. Дома в небольшом чемоданчике лежало белье, документы на имя Пимена Степановича Дужечкина, члена союза рабпроса. Документы эти Бобриков как-то случайно нашел на улице и сохранил их на случай. А теперь они пригодились.

Он готовится начать новую жизнь. Желанный миллион становился явью, он сам плыл в руки.

В час дня, после завтрака он сходил в банк и принес двадцать шесть тысяч.

План был прост.

Бобриков думал затянуть выдачу зарплаты и перенести уплату на день после выходного. А потом, уложив деньги в портфель, запечатать кассу и уйти, чтобы больше не возвращаться в учреждение никогда.

— Что это у вас вид такой странный, — спросил его главный бухгалтер, когда Бобриков проходил с деньгами в кассу. — Заболели вы что ли?

Бобриков вздрогнул.

«Неужели подозревают», — подумал он и, что-то промямлив, прошел к себе.

— А я вас, товарищ Бобриков, сегодня не узнала, видно вам богатым быть, — прострекотала живая черноглазая девчонка — курьер внутренней связи, передавая Бобрикову пачку документов.

20